брат работал как проклятый ради нас, редко бывал дома, иногда пропадал на неделю, но возвращался с едой и деньгами. К тому времени мы продали уже всё, что только было можно, оставив на память единственную довольно ценную вещь — давно привезенный отцом из-за границы серебряный армейский нож. Мать очень любила отца и ужасно скучала по нему, эта вещь была для неё очень важна. И вот однажды она заметила, что его нет на месте.

Перерыли весь дом, знакомые в гости не приходили, мы с братом клянемся, что не брали. Но мать была уверена, что брат опять подсел и продал его за дозу. Выгнала его из дома, сказала пока не вернет, домой пусть не приходит. После этого он пару месяцев встречал меня у школы и давал денег и продуктов, говорил, живет у друзей, много работает и все хорошо. Потом он пропал. Скоро узнали, что он опять колется. Из-за того, что жить было негде, пошел к старым знакомым, и там снова подсел, а через пару недель скончался от передоза.

Матери было очень плохо, но она никогда не винила себя, говорила, что он сам выбрал такую судьбу, что раз он украл тот нож и продал, значит, уже кололся, и если бы он остался дома, мог бы навредить нам.

С того момента прошло 9 лет, недавно у нас впервые появились лишние деньги, и мы смогли позволить себе небольшой ремонт на кухне. Отодвинули старый шкаф, а за ним, помимо пыли и прочего мелкого мусора, неприглядно валяется этот чертов нож. За всю свою жизнь ни разу не видел, чтобы кто-то также сильно и отчаянно рыдал, как мама в тот день.

мне неприятно.

• Если делать — так по-большому!

• Мы продолжаем то, что мы уже много наделали.

• Отродясь такого не видали, и вот опять!

• Раньше полстраны работало, а пол не работало, а теперь ммммммм… всё наоборот.

• У кого руки чешутся? У кого чешутся — чешите в другом месте.

• Как кто-то сказал, аппетит приходит во время беды.

• Какую бы общественную организацию мы ни создавали — получается КПСС.

Или великое и вечное:

• Мы хотели как лучше, а получилось как всегда.

Про то, как он разговаривал, лучше него самого никто не скажет:

• Я ничего говорить не буду, а то опять чего-нибудь скажу.

• Сказал бы, этими вот, как говорится, руками.

Я думаю, многие догадываются о причинах его красноречия. Ему частенько не хватало знакомых связывающих слов, которые приходилось заменять другими, часто с непредсказуемым результатом.

Черномырдин много лет проработал в газовой отрасли. В начале 80-х годов, в должности замминистра газовой промышленности, Виктор Степанович прибыл к нам на Таймыр. Вместе с полным вертолетом свиты он прилетел на Факел, где готовились к летней навигации и приему грузов для строительства очередной нитки газопровода.

Виктор Степанович был не в духе. Проходя по поселку и причалам, он то и дело останавливался и в свойственной ему манере распекал руководство объединения и своих подчиненных. Если бы кто-нибудь в то время смог запикать все его эпитеты, то из всей речи остались бы только имена и должности на фоне сплошного "пипипипи…".

Так они дошли до одиноко работающего рядом с причалами сварщика. Наступило короткое северное лето, половина народа была в отпусках, поэтому вместо того, чтобы варить газовую трубу в плети по сдельным расценкам, дядя Вася, сварной шестого разряда, занимался тем, что варил сани для перевозки негабаритных грузов. Сани он обещал закончить сегодня, поэтому работать придется до позднего вечера. Надо бы перекурить, и так больше часа маску не снимал. Дядя Вася достал папиросу, сел на сани и закурил.

В это время комиссия в полном составе как раз проходила мимо него. Черномырдин остановился, остальные встали в почтительном отдалении. Дядя Вася попал под горячую руку. Черномырдин посмотрел на спокойно сидящего сварщика, набрал воздуха и начал: "Какого … ты тут расселся? Сидишь, …, … греешь! Ты что, б…. , сюда, …. , отдыхать прилетел? Где вас …. таких … работников... набрали? "Он завелся и еще долго распинался в том же духе. Дядя Вася сделал последнюю затяжку, докуривая папиросу, погасил окурок, обернулся к Черномырдину и громко, но флегматично, сказал: "Мужик, пошел на х…! "

Наступила и повисла мертвая тишина. Дядя Вася спокойно надвинул на лицо маску и продолжил варить сани. После долгой паузы Черномырдин обернулся к свите и сказал: "Товарищи, пройдемте дальше! ", и комиссия пошла в указанном направлении.

Мамин-Сибиряк (с)

в которую влюбился, стадо баранов. Вот этот эпизод и снимали. Циркачку играла наездница Гитана (та, которая вроде бы потом стала женой Баталова). Я участвовал в массовке — зал-то должен был быть заполнен публикой. Более того, мне по блату удалось заполучить некий камзол и старомодную шляпу — те, кто участвовал в массовке в своей одежде получали меньше, а те кто переоделся — больше. Разница была почти в 2 рубля — по тем временам и по моему студенчекому положению сумма заметная, поэтому и упоминаю про шляпу.

Так вот, наездница скачет на лошади по манежу, а в это время шпрехшталмейстер объявляет что-то очень важное, типа "его высокоблагородие такой-то жалует красавицу-наездницу подарком" и в это время в манеж выгоняют стадо баранов (подарок).

То наездница не там остановила лошадь, то бараны не так, как хотелось режисеру, выходят в манеж, то публика (массовка) не так аплодирует — словом снимали эпизод раз восемь. Всем уже все осточертело. А надо заметить, что в съемках звук записывается отдельно от картинки. После репетиций и многих дублей шпрехштальмейстеру (как же я мог забыть его фамилию — он десятки лет был в этой ипостаси в Одесском цирке, его все одесситы знали), так вот он в очередной раз выходит такой весь во фраке, с манишкой и бабочкой и очень солидной фигурой и вместо положенных по сюжету слов раскатисто объявляет:

— А пошли вы все к такой-то матери и чтоб вас туда и сюда и растудыть...

Это в приукрашенном виде, а на само деле его тираде мог позавидовать любой биндюжник.

Ну все посмеялись, поаплодировали лучше прежнего и забыли — устали все-таки, тем более, что съемки шли после обычного представления, т. е. ночью.

Фильм получился очень милым, по тем временам даже хорошим. Публика принимала его очень хорошо, его даже наградили, кажется, чем-то.

А спустя несколько месяцев после выхода на экраны была сделана копия с титрами и фильм показали в клубе глухо-немых. Хохот стоял в зале тот еще — они ведь читали по губам!..