Чёрные грязи
Тульская область. Уютная деревенька с интересным названием –
Чёрные грязи. Еду скромно, не балуюсь – 60км. Ни о какой разметке и речи быть не может — Чёрные ведь грязи. Ба-бац! Стоит с радаром. И пользоваться видимо умеет. Лицо приятное такое, глаза умненькие. Вы, спрашивает, Антон Иванович, с какой скоростью двигались?
— Нисколько не вру, но не более чем 60 км/час.
— Это правильно, говорит. Но ведь быстрее, чем 40?
— Да, немного побыстрей.
— А помните, спрашивает, на въезде в наш населённый пункт, знак ограничении 40км?
— Честно не помню.
— А не хотите пешком пройтись, посмотреть и вспомнить?
— А как Вы считаете, Ваше это предложение вполне корректное? Или я что-то отрицаю или веду себя вызывающе?
Смущен. Не зря мне его мордочка понравилась.
— Но ведь Вы нарушили скоростной режим.
— Раз Вы знаете, что знак там висит, значит нарушил.
— Я Вас обязан как-то наказать.
— Раз обязан — значит наказывайте. Но как?
— А как бы Вы хотели?
— Я считаю, что с учётом всех сложившихся обстоятельств достаточно сделать мне замечание. Или даже выговор.
— Да нет, говорит, нарушение серьёзное. Буду составлять протокол.
Согласны?
— Ну как тут не согласиться. Конечно, согласен. Ведь на штраф на месте
Вы не согласитесь. Так?
— Почему это не соглашусь?
— Да потому, что даже дети знают, что это самая настоящая взятка. А Вы ведь не взяточник?
— Нет, конечно! Не взяточник.
Оба ужасно огорчены. Оба хотим как лучше, но ничего на ум не приходит.
Он возвращается к протоколу, глядя в это время не на бумагу, а на меня.
Пожимаю плечами. Он продолжает на меня смотреть, а бланк протокола уже на его планшете. Ручка шариковая готова к выстрелу.
— Знаете, – говорю — и протокол честно не хочется, и не хочу толкать Вас на преступление. Предлагаю выход.
— Какой?
— Вы отдаёте мне документы и я тихонечко уезжаю. Вот увидите, что после этого у нас у обоих будет очень хорошее настроение.
Он подумал, улыбнулся, протянул мне мои корочки и пожелал счастливого пути.
До чего мне было приятно. Да и ему наверняка. Дай Бог ему здоровья.
Как меня гайцы провести пытались
Дело было в пятничный вечер на прошлой неделе. Я как обычно замученный ехал со смены, в надежде принять горизонтальное положение, потому что не спал целые сутки.
И вот, на дороге мелькает "телепузик-арбузик" с полосатым жезлом, а неподалёку ещё один такой же стоит.
— Старший лейтенант Пупкин!
— представляется он (есесна имена изменены).
— Я что-то нарушил? — ответил я, и не дожидаясь пока попросят в/у, протягиваю ему.
— Плохо выглядите, пили? — спрашивает он игнорируя мой вопрос.
— Нет, только курил, — не удержался я от ответа.
— В смысле?
— В смысле работаю я сутками, и курю периодически... сигареты.
— А кем работаете?
— А это имеет какое-то отношение к моей остановке?
— Выйдите из машины и пройдёмте в патрульный автомобиль, — сказал он и жестом показал куда идти.
Далее, уже в патрульном автомобиле меня попросили дыхнуть (не в трубочку, а так).
— От вас запашок алкогольный идёт, — второй арбузик-телепузик подключился в беседу.
— В таком случае везите меня в больничку, — сказал я.
— Вы же понимаете, что у вас потом проблемы будут, за такое и с работы могут выгнать, — не унимался гаишник.
— Везите, какие проблемы? — стоял я на своём.
— Ладно, на первый раз обойдёмся предупреждением. Вот только протокол остановки автомобиля подпишите, — сказал гаец.
И вот тут началось самое интересное.
Читаю заголовок: протокол отказа от медицинского освидетельствования.
— Вы что же думаете, если я невыспавшийся, значит совсем дурак? — тут я уже не выдержал.
В итоге, гаишник извинился, мол, просто листы перепутали и вообще можно ничего не подписывать.
И я спокойно уехал домой.
К чему эта история? Да к тому, что в большинстве случаев эти товарищи просто берут на понт. И к тому, что перед тем как что-то подписываете, всегда смотрите, что это за бумага. Некоторые гаишники намеренно треплют нервы, чтобы уже замученный водитель был готов не глядя подписать что угодно.
Всем добра и удачи на дорогах!
О дружбе народов (вчерашнее).
"Дипломатия – искусство говорить "хороший пёсик", пока не найдёшь подходящий булыжник".
В далёкие времена служил я срочную в Советской Армии, в вертолетной эскадрилье, и нас, бойцов срочников, было 26 человек. Национальный калейдоскоп – кореец, латыш, узбек, армянин …. Не стану всех перечислять,
скажу, что русских было четверо, остальные по одному представителю от своей национальности. Превосходно уживались, ладили во всём, вместе бухали, воровали, шланговали и вытворяли всё, на что способен солдат срочник в те времена. Было абсолютно пох кто какой национальности. Это если бы сейчас в коллективе начать выяснять какой твой рост, как будто от этого зависит как к тебе относиться. Единственный солдат, который не имел никаких претензий к жизни вообще и к окружающим в частности (даже к офицерам, вернее к их придиркам), был узбек Юлдашев. Луноподобная физиономия с раскосыми глазами, всегда улыбчивая, приветливая. Просишь ты его о чем-то, приказываешь (в качестве сержанта), хвалишь, ругаешь – всегда на физии добрая, и какая-то виноватая, улыбка. Его никто никогда не обижал, не напрягал, он был для нас как ребенок-даун – все его жалели, как обиженного судьбой. И вот однажды на территории части поставили времянки, что-то типа щитовых домиков, и туда въехали 40–60 солдат (может ошибаюсь в цифре, давно было), рота охраны. Старшина сказал, что будут строить кирпичную казарму и соседи поселились навсегда. 90% состава роты охраны были узбеки. Среди них — трое конкретных богатырей и полсотни просто узбеков в СВОЕЙ СТАЕ. У нас пятеро качков-драчунов и поддержка в лице простых пацанов в количестве 21. Драки начались в день приезда соседей, и мы естественно были биты, сильно. Но не сдавались, хотя понимали, что скоро может всё дурно закончиться. Наши – армянин и дагестанец уже точили конкретные, не сабли, но кинжалы, самодельные, сантиметров по 30 лезвия. И вот в это трудное время, Юлдашев, "наш", эскадрильский, вдруг разительно изменился. Не было больше улыбки на лице, глаза стали злыми, в голосе появился металл, начал пытаться отдавать команды. Когда он ударил ногой по жопе кого-то из наших, то естественно получил в рыло, но через двадцать минут были избиты его обидчики соседями (мы все были на работах). Не стану рассказывать что потом, а что после потом, это долго. Скажу так: через пару месяцев роту охраны поселили в казармах километрах в шести от нас, на дивизионке, и возили их для несения караульной службы на 131 ЗИЛах, так что мы с ними больше никогда не пересекались. А что же Юлдашев? Лучше не спрашивайте…. Мне уже много лет, всякого повидал, но такой доли, какая досталась впоследствии Юлдашеву, мало кому достаётся. Какая мораль? А я и не знаю. ПодскажИте. Но где-то я слышал, что дружба – это сообщество индивидуумов, нуждающихся друг в друге.
То есть, взять с тебя нечего, идёшь на... А что, логично. Мои родители познакомились, когда маме было 27 лет, а папе — 29. У мамы дочь от первого неудачного брака — Галя. У отца две дочки: Галя и Наташа. На тот момент у него проходил развод с первой женой по причине появления у той любовника, с которым она собиралась уехать в другую страну. Любовник сразу поставил ей условие: "Приму только одну из
твоих дочек. Сама выбирай какую". Она собрала чемоданы обеим девочкам и утром в день отъезда говорит Гале: "Сходи попрощаться к отцу", — девочка пошла, а вернувшись, обнаружила пустую квартиру и записку на своем чемодане: "Галя, мы уехали, живи с папой".
Так и стали жить одной семьёй: моя мама, мой папа и две Гали, а потом через 3 года родилась я. Не буду расписывать весь ужас, пережитый 8-летней девочкой после предательства матери, скажу только, что у нее начались серьезные проблемы с сердцем.
Жили дружно, девочек, чтобы различать, называли Галя большая (папина) и Галя маленькая (мамина). Разница у них была 2 года. Обе были совершенно разными: кроткая и выласканная с малолетства мамой и бабушкой мамина Галя и ребенок, ни разу до 9 лет не праздновавший своего дня рождения, периодически битый ремнем в прежней семье, немного нелюдимая и с кучей болезней папина Галя.
Моя мама приняла папину Галю как родного ребенка, отдавала все самое лучшее, постоянно плакала от жалости, неделями пропадала с ней по больницам, защищала ее и устраивала пышные празднования дней рождений. Для меня две моих сестры, две Гали, были всегда опорой, защитой и гордостью.
В 27 лет папина Галя умерла от очередного сердечного приступа. Папину первую жену зовут Надежда. Она благополучно живёт и воспитывает правнуков. Для меня она самый подлый человек на Земле, и не будет ей прощения ни в этом мире, ни в другом.
