Накануне премьеры спектакля "Собор Парижской Богоматери". Роль горбуна Квазимодо досталась старожилу театра.

Спектакль, по идее режиссера, начинался с того, что Квазимодо в полумраке должен был под звук колоколов пролететь, держась за канат через всю сцену.

Но был у него один маленький недостаток — очень уж он любил водочкой побаловаться.

И вот настал день премьеры.

Перед премьерой пришел актер-ветеран на спектакль вусмерть пьяным. Шатаясь из стороны в сторону, добрел до гримерки, нацепил горб и лохмотья Квазимодо.

Зал полон. До начала спектакля остались считанные минуты. Режиссер, повстречав его, опешивши сказал:

— Да вы же по сцене пройти прямо не сможете, не то, что на канате летать.

— Да я 30 лет на сцене и прошу за этот счет не волноваться, — пробурчал актер и направился к сцене.

На сцене полумрак, зазвонили колокола, вдруг, через всю сцену, слева направо пролетел Квазимодо, затем справа налево пролетел Квазимодо, затем еще раз и еще раз...

Раз эдак на шестой, Квазимодо остановился посреди сцены и повернувшись к переполненному залу спиной, держа канат в руке и смотря на кулисы, в полной тишине произнес:

— Итить твою бога мать! Я тут, как последняя с@ка карячусь, а эти козлы еще даже занавес не подняли!

Нарик видит, как араб выбивает ковер:

— Чо с@ка, не заводится?

Я не понимаю работников банка. Почему они всегда привязывают шариковые ручки? Если я доверяю вам свои деньги, вы должны доверять мне хотя бы свои ручки!

Рота была готова к атаке, и бывалый сержант заметил, что у одного новобранца нервы явно сдали. Он был бледен, зубы стучали, а коленки выделывали совсем непонятные фигуры.

— Томпкин, — сержант употребил несколько "вдохновляющих" выражений, — это ты трясешься или твоя подлая шкура?

— Нет, нет, сержант, это трясусь я, но не за себя, а за противника, который еще не знает, что я уже здесь!